Серпуховичи, отмеченные историей.

На улице 2-ая Московская, напротив больницы  Семашко, стоял когда-то известный только краеведам большой особняк  с мезонином, в котором и жила семья купцов и почетных граждан Серпухова  Костяковых.  Так чем же они были знамениты?

…В марте 1887 года в Серпухове родился  мальчик Алеша Костяков, который  закончил в 1912 году Московский сельскохозяйственный институт и стал впоследствии большим ученым – основоположником мелиоративной науки. Вот как представляет его раздел Википедия:
«Алексей Николаевич Костяков (1887—1957) — учёный-мелиоратор, член-корреспондент Академии наук СССР, действительный член ВАСХНИЛ, доктор технических и сельскохозяйственных наук, профессор. Основоположник отечественной мелиоративной науки.
В 1912—1919 впервые в России организовал проведение гидромодульных (опытно-мелиоративных) исследований.
Благодаря его усилиям при Петровской сельскохозяйственной академии, Московском институте инженеров водного хозяйства создавались кафедры мелиорации.
В 1923 году по инициативе Костякова был создан Государственный институт сельскохозяйственной мелиорации, который он и возглавил, оставаясь на этом посту до 1929 года.
Разработал способы и методы планирования, проектирования и строительства мелиоративных систем в условиях социалистического сельского хозяйства
Умер 30 августа 1957 года.  Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище»

В советское время у нас в стране издавался даже такой журнал — «Люди советской мелиоративной науки», где нашему знаменитому земляку была посвящена отдельная большая статья Е. Нестерова «Страницы жизни Алексея Николаевича Костякова». Предлагаем фрагмент из этой статьи…
 
Страницы жизни Алексея Николаевича Костякова.
«Конец девятнадцатого века. Царствование Александра III. Уездный город на берегу Оки. Над соборными главами, крышами дворянских особняков и купеческих лабазов, над кронами деревьев городского сада, сливаясь с низкими облаками, стелется черный фабричный дым.
Старинный Серпухов, испокон веков прикрывавший Москву с юга каменной мощью своих фортов-монастырей, давно уже, со времен указа Петра I о развитии здесь суконного производства, начал свое превращение в город фабрикантов и купцов, магнитом притягивая к себе предприимчивых людей всех рангов и званий. Маленькая клеточка пореформенной России, он вместе со всей страной взбирается в гору промышленного развития то лихорадочно набирая темп, то проваливаясь в ямы кризисов. Рельсовые пути связали его с далекой Азией, откуда поступает драгоценное хлопковое и шелковое сырье. Невидимые нити финансовых связей протянулись от него во все концы света, достигая и Европы, и Америки.
Тесным кольцом обступили Серпухов текстильные фабрики. Их кирпичные и бревенчатые корпуса поднялись по берегам впадающих в Оку рек Протвы и Нары, громоздятся среди пестроты крестьянских наделов на приокских террасах, попадаются вперемежку с деревнями за десять, двадцать, тридцать верст от города. В тесных казармах, где в каждой каморке — по две, по три семьи, отгороженные одна от другой ситцевыми занавесками, где чадят и еле светятся масляные ночники, в духоте, грязи ютится нищий и бесправный народ — рабочие. Их удел — изнурительный труд, недоедание, штрафы, в праздники — тупое пьянство. Жизнь без всякого просвета, в ожидании еще худшего. А худшее — это когда затягивается на их шеях петля кризиса и, потеряв работу, пристанище, кусок хлеба, разбредаются они по улицам города просить милостыню у запертых калиток, за которыми неистовствуют цепные псы, охраняющие сытое благополучие городских обывателей.
Не раз, наверное, в голодные девяностые годы XIX века появлялись серые фигуры мужчин и женщин в лохмотьях с закутанными в тряпье, истощенными детьми на руках у ворот купеческого дома на Московской улице, и со слезами на глазах выносила им в узелке какую-нибудь снедь и одежду сердобольная невестка Костяковых — Александра…
В 1887 году  большая патриархальная семья купца 2-ой гильдии и почетного гражданина города Серпухова Петра Матвеевича Костякова получила долгожданное и радостное прибавление. 28 марта жена старшего сына  Николая  разрешилась от бремени мальчиком. Мальчика нарекли Алексеем.
— Вставай, Алеша, вставай…
Голос матери проникает в глубину детского сна, застигает за каким-то славным, приятным делом — то ли от сказки отрывает, то ли от занятной истории. Так не хочется просыпаться, всплывать на поверхность из теплой обжитой глубины сновидения…
— В гимназию опоздаешь…
Еще немного, еще самую чуточку… Но уже включилось в работу сознание, уже подталкивает, заставляя преодолевать дремотную тяжесть, трезвая мысль: в гимназию опаздывать нельзя! Сегодня, сегодня… Еще не додумав до конца, еще не в силах вспомнить, что должно произойти сегодня, Алеша выбирается из-под одеяла, начинает одеваться, негнущимися со сна пальцами медленно застегивая пуговицы. На столике, по краям которого высятся аккуратно стопки книг и тетрадей, уже зажжена керосиновая лампа под зеленым стеклянным абажуром. На спинке стула распялен вычищенный мундир, через спинку перекинуты отутюженные брюки. С неизменным терпением каждый вечер, уложив сына, мать приводит в порядок его одежду, и не проходит дня без того, чтобы сын не измазался в меле, не посадил чернильного пятна на брюки, не порвал кармана (всю жизнь его будет отличать пренебрежение к своему внешнему виду).
Мальчик бредет к большому эмалированному умывальнику, набирает в пригоршни холодную воду, брызгает ею в лицо. И вспоминает: сегодня учитель физики обещал рассказать про электричество. Помогая окончательно проснуться, мальчика охватывает радостное возбуждение — как всегда в случаях, когда ему предстоит узнать что- то новое.
Эта вспыхнувшая в нем где-то на втором году обучения жадность к узнаванию нового и примирила его с гимназией, в которую он вначале ходил неохотно. Его, «комнатного» мальчика, увальня, маминого сына тяготила необходимость общения с шумными сверстниками, стесняли чужие взрослые люди — учителя. Но учителя были внимательны и ласковы, в классах, где училось по 12—15 человек, они знали каждого и к каждому умели найти подход. Мальчишки привыкли к нему и перестали задевать. Они теперь уважали его за то, что он быстрее всех схватывал все на уроке и готов был всегда терпеливо объяснять другим непонятное, за доброту и спокойный нрав. Теперь ходить в гимназию стало удовольствием.
По утрам мать всегда кормит Алешу сама, хотя в доме есть кухарка, которая готовит на всю семью. Семья собирается к обеду за длинным столом, во главе которого сидит дедушка Петр Матвеевич — седобородый, величественный, с расчесанными на прямой пробор еще густыми волосами. Прочитав вслух молитву, дедушка возьмется за ложку, давая тем сигнал к началу общей трапезы…
Алеша уже почти управился с завтраком, когда утреннюю тишину разрывает родившийся где-то вдалеке мощный, тягучий рев. Это гудит Коншинская мануфактура. Вслед за ней подает голос Старая Мыза, к ней присоединяются другие фабрики — и вот уже оглушительный аккорд гудков повисает над городом, оповещая о начале рабочего дня. Там, на окраинах, потекли к проходным серые покорные толпы.
Город просыпается. Спешат на службу чиновники в форменных фуражках. Откидываются ставни с железными петлями и замками, которыми закрывают на ночь двери и окна лавок. В своем подвале уже зажег лампу и постукивает молотком сапожник.
По мостовой раскидано сено, между раскатанными колеями чернеют конские яблоки. В щегольских санках под звон колокольчика проносится кто-то из хозяев города. Екая селезенкой, мерно рысит по направлению к вокзалу извозчичья лошадь, волоча груженные баулами и картонками сани — чиновничья семья спешит на утренний поезд. На углу маячит знакомая фигура городового с шашкой. Алеша проходит мимо афишной тумбы. На ней свеженаклеенное объявление — серпуховские любители ставят очередной водевиль.
Алеша спешит в гимназию. Его ждет череда открытий, приобщение к загадочному, огромному миру, который живет своей богатой и невероятно сложной жизнью, не имеющей, казалось бы ничего общего с жизнью маленького уездного города, внешние приметы, которой во многом остаются неизменными на протяжении десятков лет.

Алеша не знает, что именно в это время поселившийся недалеко от Серпухова, в маленьком имении Мелихово, Антон Павлович Чехов даст убийственную характеристику серпуховскому обществу: «Был я на днях в Серпухове и ел там биток с луком, больше ничего не могу сказать об этом городе». Однако Антон Павлович скажет о Серпухове еще кое-что. Его доктор Королев из рассказа «Случай из практики» ночью, глядя на багровые окна текстильной фабрики, раздумывает: «Тысячи полторы — две фабричных работают без отдыха, в нездоровой обстановке, делая плохой ситец, живут впроголодь и только изредка в кабаке отрезвляются от этого кошмара; сотни людей надзирают за работой, и вся жизнь этой сотни уходит на записывание штрафов, на брань, несправедливости, и только двое—трое, так называемые хозяева, пользуются выгодами, хотя совсем не работают и презирают плохой ситец».
Это написано о Серпухове, о его текстильных фабриках.

Александра Николаевна Костякова (в девичестве — Мазурина) сама купеческого рода, точно знала, что никогда ее сын не станет ни купцом, ни промышленником, не будет подсчитывать доходы и выгадывать копейки, ругаться с приказчиками и льстиво улыбаться покупателям, пьянствовать в трактирах с нужными и ненужными людьми, обмывая удачную сделку. Она выбрала ему иную судьбу. Малообразованная, она верила в свет знания, и вера эта становилась тем крепче, чем больше росла неприязнь к окружающей ее бездуховной, замкнутой на делах, наживе и грубых развлечениях среде.
Желая видеть своего сына устремленным ввысь, она подумывала о духовной карьере для него. Но повседневная жизнь духовных пастырей — она это видела, оценивала своим трезвым умом — была так же убога и бессодержательна, как и жизнь паствы. Развивавшиеся в Алеше способности, его горячий интерес к учению укрепляли ее в убеждении, что он должен стать образованным человеком. Она видела его в мечтах учителем, инженером или доктором, ведущим спокойную, размеренную жизнь в окружении умных и воспитанных людей…
Много тогда нападок было на гимназическое образование. Должно быть, оно и стоило того. Но немало было и примеров гимназий в провинциальных городах,  в которых складывался  подготовленный и дружный педагогический коллектив. Такой была серпуховская гимназия.
Здесь хорошо было поставлено обучение языкам: французскому, английскому, а также греческому и латыни. Замечательным человеком был преподаватель латыни Петр Ильич Смирнов, о котором сохранило добрую память не одно поколение учеников. Он сумел приохотить Алешу к изучению «мертвого» языка, понятно объяснив его значение, как основы всех языков и языка науки. Готовясь к уроку, Алеша выучит и на всю жизнь запомнит речь Цицерона против Катилины. И впоследствии с особым удовольствием будет вписывать в рукописи латинские названия растений.
Обучение в гимназии пробудило в Алеше на всю жизнь сохранившийся интерес к родной истории. Сам воздух в Серпухове, казалось, дышал ею. Не раз, собрав гимназистов после уроков, учителя отправлялись с ними бродить по городу. Рассказы учителей заставляли с новым чувством разглядывать крепостные стены и башни Высоцкого и Владычного монастырей, которые вместе с городской крепостью на Красной горе некогда запирали устье Нары в надежный «замок», не оставляя зарвавшемуся неприятелю надежды на отход и спасение. Мальчишки взбирались на развалины массивной кремлевской стены, дивились узким бойницам, наклонным желобам, по которым когда-то сливали  на головы врагов горячую смолу. Затаив дыхание, слушали рассказы о таинственных подземных ходах, ведущих из крепости к реке. А один такой ход, по преданию, был проложен под самым дном реки!
С высоты холма открывался вид на заливные луга в долине Нары, просматривалась повитая дымкой заокская даль. В ту сторону уходили ратники на Куликовскую битву. Оттуда подкрадывалась орда коварного Тохтамыша, подступало воинство литовского князя Свидригайло…
На кладбище Высоцкого монастыря покоились знаменитые люди России. Видный дипломат петровской эпохи и герой русско-турецкой и русско-шведских войн Г. И. Головкин. Кораблестроитель и герой морских сражений времен Азовского похода и Северной войны адмирал И. М. Головин. Первый гидролог России, составивший карты Каспийского моря и описание русских берегов Северного Ледовитого океана, автор проекта изменения русла Амударьи, исследователь берегов Тихого океана, Камчатки, Курильских и Алеутских островов, уроженец Серпуховского уезда Ф.И. Соймонов. Пример прославленных земляков разжигал воображение, пробуждал честолюбивые замыслы.
Алеша растет, взрослеет. Мозг его как губка впитывает самые разнообразные, захватывающие интересные сведения. Учителя называют книги, которые необходимо прочитать. В поисках нужной литературы Алеша открывает для себя городскую библиотеку. И библиотека становится для него любимым местом, источником ни с чем не сравнимой, опьяняющей радости погружения в окружающий мир.
Здесь он читает Пушкина, Грибоедова, Гоголя, Тургенева, великих современников — Толстого, Чехова, Горького. «Записки охотника» учат его понимать и любить красоту русской природы. Алешу привлекают книги о путешествиях, географических открытиях. Одно из любимых занятий — рассматривать «Жизнь животных» Брема. Разгадку непонятных имен, названий, терминов он находит в энциклопедиях Брокгауза и Эфрона, в красных толстых книгах с золотым тиснением, аккуратными рядами заполняющих полки высокого библиотечного шкафа. В старших классах гимназии его библиотечный формуляр пополняется книгами по физике, химии, естественной истории. Как-то незаметно среди них появляются «Русский чернозем», «Наши степи прежде и теперь» В.В. Докучаева, первые работы В.Р. Вильцмса. Интересы молодого Костякова приобретают все более четкую направленность…
Кроме книг в библиотечных шкафах хранятся альбомы с толстыми кожаными переплетами. В них защищенные от грязи и пыли тонкими листками папиросной бумаги, сквозь которую таинственно, как сквозь туман проступают загадочные контуры, собраны гравюры и фотографии русских и иностранных городов, памятников древней и современной архитектуры, чудес техники. Со страниц журналов и газет льются потоки информации о происходящих в мире событиях…
Гимназист Костяков с восторгом и удивлением рассматривает фотографии гигантских сооружений. Бруклинский мост, Эйфелева башня — неужели человеческий разум и труд способны создать такое? А мосты через Волгу и Енисей, построенные русскими инженерами? А тоннели, пробитые сквозь горные хребты, как Сент-Готардский в Альпах, или Сурамский — в Закавказье?
А вот изображения удивительных машин. Одни из них похожи на громадных толстых рыбин, другие — на ископаемых птеродактилей. Это — первые летательные аппараты, с помощью которых люди умудряются взлетать под самые тучи! Казалось, нет такой дерзкой технической мечты, которая в эти годы не становилась бы явью.
Первый автомобиль на улицах Серпухова — сверкающее медью чудо на тонких колесах, за которым, глотая пыль и незнакомый бензиновый чад, визжа от восторга, толпой бегут мальчишки. А газеты пишут об электрических поездах-трамваях, которые пойдут вскоре по улицам больших городов.
Газеты доносят тревожное дыхание планеты. Конец девятнадцатого столетия — время войн за передел мира. Италия воюет с Эфиопией, Япония — с Китаем, Германия, Англия и Франция делят и не могут поделить африканские колонии. Англо-бурская война. Все либерально настроенное население города — на стороне буров. «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне…» — поют гимназисты. Пока где-то там, за морями гремят пушки и рассеивает свинцовую смерть недавно изобретенный пулемет «Максим», назревают новые, еще более страшные войны…»